Крушение последних бастионов

Татьяна Синцова

 

Иду с повинной: сознаваться в невежестве. Не знала! Оказывается, спектакль Иосифа Райхельгауза «А чой-то ты во фраке?» - по Чехову! По Антону Павловичу! Мыслимое ли дело? «Сладкие звуки и поэзия, где вы?» Оказывается, мыслимое. Отдельное спасибо радиостанции «Свобода»: не отстала, внесла лепту. Главная тема в творчестве Чехова, какая? Ни за что не угадаете. Тема смерти, небытия («Свобода» от 02.07.04.). Степь – как символ смерти: «Надо не жить». «Чехову все равно, - уверял нас ведущий передачи, - Он равнодушен, холоден». А Лопахин, чтоб вы знали, – чеховский автопортрет. «Благодару вам». Сто раз прав профессор И.Г.Воронцов: не любят они Антона нашего Павловича! Как могут любить, «если высмеяли и исказили все его мысли и желания?»

К чему ни притронутся – все изгадят. До сих пор не идут из памяти кривлянье и ужимки ведущего тележурналиста Л.Парфенова в пушкинском цикле, выпущенном на экраны к юбилею поэта. Теперь за Чехова взялись. Вместо «Вишневого сада» у них – «Вишневый садик»». Остроумно. А уж свежо! Даже сквозит.

Кто на новенького? Ирина Безрукова, бывшая супруга «бригадного» члена партии «Единая Россия» Сергея Безрукова, в передаче «Летние люди» («Маяк 24», 09.08.04.) поведала, как несколько лет назад её благоверного, затеявшего фильм о Сергее Есенине, завернули с первого канала ТВ, куда он обратился со своим предложением. Известный продюсер – Ирина благоразумно умолчала, кто, но перед моими глазами успело промелькнуть знакомое пухлощекое личико – мотивировал свой отказ: «Такой фильм сегодня неактуален». Однако медведь в лесу сдох, и то, что было неактуально вчера, сегодня вдруг востребовалось. Знать бы только, кем. Как бы то ни было, но фильм о Сергее Есенине вот-вот выйдет на экраны.

Представляете, что они там наснимали? br>
Сейчас представите. Некоторые «идеи», призванные, видимо, в несколько своеобразном ключе интерпретировать факты жизненной и творческой биографии поэта, уже вброшены в массовое сознание и проходят «обкатку».

Та же радиостанция спустя всего лишь две недели после анонса выпустила часовую программу «Ближний круг» («Маяк 24», 28.08.04.), посвященную Надежде Вольпин-Есениной, женщине, которая в начале двадцатых годов прошлого столетия родила от Есенина сына, известного в будущем правозащитника, ныне живущего в США. Рассказывала о любимой, недавно ушедшей из жизни, свекрови – невестка. С сыном поэта она давно разошлась, но фамилию – Вольпина – сохранила. Ах, вокруг этой фамилии! Столько всего. Нам и невдомек. Древняя, иудейская. Сама Надежда – из иудейских принцесс! Превосходная поэтесса с чудесным вкусом, достоинством, внутренней свободой. До глубоких седин она ухаживала за своими руками, приглашая на дом маникюрш.

Гадаете: а при чем тут?.. Есенин-то? Да ни при чем: мало того, что он был алкоголиком – этот факт общеизвестен, так еще и шизофреником! «Об этом не говорят, - интимным шепотом сообщила мадам Вольпина, - но у него был диагноз!» И потом: он никого не любил! Юная 21-летняя Наденька Вольпин была удивительно мудрой женщиной. Именно так: Вольпин - её фамилия не склонялась, вновь метнулась к дорогому рассказчица, склонять её она разрешила лишь ей, любимой невестке. Надежда не могла удержать Есенина, как мужчину. Не удерживала, но и не ревновала. Настолько была мудра! Понимала: он не любил не только её – всех! То есть – никого. Она угадала! Это так и было: он никого не любил!

Ох-ти, грехи наши тяжкие! Что может знать женщина, сколь бы мудра она ни была, о любви мужчины? Тем более – поэта? Кроме очевидного, разумеется. Впрочем – это уже о другом. А о чем же наша сказительница?

О том, что Наденька Вольпин родила сына и, чтобы не встречаться больше с Есениным, уехала в Ленинград. Мальчика воспитала очень правильно: он страстно полюбил свободу, стал правозащитником и, в конце концов, уехал из этой страны. К отцу и его творчеству относился со сдержанным интересом и без пиетета. Так у них было принято.

Ну, отомстила, отомстила! Что для отвергнутой женщины может быть слаще, чем воспитать ребенка, который откажется от отцовского наследства?

Вот и вся история. Таких – тысячи. Но она – о русском поэте Сергее Есенине. А не об алкоголике и шизофренике с диагнозом. Он – один. Таких – больше нет. И он – наш, а не «невесткин» и Наденькин. От такого наследства и - отказываться? Дудки. Это – наш бастион! Наш укрепрайон. Линия Мажино и белогвардейца Маннергейма!

Давно не задаюсь вопросом: «Для чего они это делают: с таким ласковым остервенением крушат наши бастионы?» Ответ нашла у В.Катаева в повести «Алмазный мой венец»: завидуют! Как думаете, чему?

Этика и эстетика СМИ эпохи рынка.

В Михайловском парке – в тылу у Русского музея и Музея этнографии – собираются строить элитное жилье. Одна странная женщина, местная аборигенка, написала письмо Гранину, Розенбауму и – страшно сказать – самому Боярскому с просьбой вмешаться и остановить проектируемое надругательство над святынями. Мол, «люблю тебя, Петра творенье», и боюсь, как бы не попортили твой «гордый вид» архитектурно-рыночные оторвы. «Баушка» счудила. Почему она решила, что означенные господа не участвуют в долевом строительстве? Своими инвестициями. Хотя, пардон, главный инвестор – некий грузинский князь, ценитель прекрасного. Ну, хочется человеку гордо встать перед аникушинским Пушкиным и крикнуть во весь голос да на всю Площадь Искусств: «Генацвале! Я купил!»

Директор музея-усадбы «Мураново», усадьбы Баратынских и Тютчевых, В.В.Пацюков жалуется ведущему «Культурного вопроса» на «Маяке 24» Григорию Заславскому, в эфирном просторечии – Грише, что холмы близ усадьбы скупил какой-то собственник под застройку. И получает «культурный ответ». «Что ж, приватизация была такой, какой была, - чего теперь. Надо бы вам найти того, кто купил, и с ним договориться. Может, он меценат, и купил для того, чтоб беречь», - лицемерит Гриша. Директор справляется с оторопью и, заикаясь, не сразу, но вспоминает слова М.Волошина, которые, видимо, приберег в качестве последнего аргумента. Дескать, Волошин, который был в музее в 1926 году, восторгался этими холмами и говорил, что сохранение музея «Мураново» - это сохранение связи веков через сбережение пространства и пейзажа усадьбы. «И что это за меценат, интересы которого расходятся с интересами культуры?» - ужасается расстроенный Пацюков. «Одни – яйца покупают, другие картины в Эрмитаж на хранение отдают. Разве плохо? Хорошо», - не принимает его печали ведущий программы «Культурный вопрос».

Э-э, господа хорошие, у Гришиных ответов есть «гносеологические корни»!

Неспешно и «без суеты» беседовали как-то Григорий Заславский с Максимом Шевченко об иконах, в частности о подлинности подаренного Ватиканом списка с иконы Казанской Божьей матери, - а тема-то называлась «Новомученики российские», как Гриша возьми да расскажи «историю». О том, как в юном, но довольно смышленом школьном возрасте он стащил из дома старинную картину и променял её на жвачку! Ай, славно! Я давно подозревала за каждым из их что-нибудь «эдакое», но теперь они стали пробалтываться!

Еще сценка. Сам Сергей Курохтин, которому помогает все тот же расторопный Гриша, принимает звонки слушателей, ошарашенных взрывами, самолетами, и внушает им, что «от нашего неравнодушия все зависит». Равнодушные все какие-то – вот и терроризм. «Да, - ловко встревает Заславский, - и не люблю я этих ссылок на нашу ментальность и русскую душу. Я вот у себя её не ощущаю и не нахожу».

Отец родной, а если я и «нахожу», и «ощущаю»? Ваша радиостанция предоставит мне хотя бы полчаса в неделю, чтобы рассказать о своих «ощущениях»? Как В.Третьякову, тому же М.Шевченко или А.Привалову?

«Наша авиация была лучшей!» - кричит Грише с Сережей бывший советский летчик, сраженный одномоментным падением самолетов, - А ни Путину, ни Грефу она не нужна, была нужна Сталину!». «Была, - поспешно соглашается Григорий Заславский, - когда мы ездили в Германию и срисовывали технику». Его старший коллега шустро ловит брошенный мяч: и японцы срисовывали, а сейчас Япония - ведущая держава. Кто у господ единственный и неповторимый художник, вы догадались.

И тут в эфир врывается встревоженная пенсионерка и взволнованно объявляет, что «все оттого, что мы деградируем»! Она, конечно, имела ввиду общество, но Курохтин с Заславским принимаются бесстыже изгаляться: «Да нет этой деградации, Это ваши, наверное, деградируют. У нас тоже дети и мы не видим по ним этой деградации». Ну, даст Бог, - еще увидите.

С небес – на землю. А там… Побили пол Беслана. Начали призывать к единству нации. Весь день по радио – Высоцкий. «Посмотрите, вот он – без страховки идет!» «Он» - ясное дело, кто. Второй Енгибаров. Ходок по проволоке: опоры-то ни налево, ни направо толком. В такой день лучше бы Шостаковича. Но у них вместо Шостаковича – Высоцкий и «Гнездо глухаря» с надоевшими бардами и тошнотворным Андреем Максимовым в качестве ведущего, у которого, впрочем, трагедия: слуха нет, петь не умеет. Но музыкальную передачу – ведет! Правду сказать, там и «музыканты» подстать: амбициозные дилетанты, болтающие о шестидесятниках и культе (Вадим Егоров). Во время глухариного анонса взвыл далекий брат мой, слушатель: «Максимов надоел! Мы от них устали». Печальник! Нашел, кому жаловаться. Сказал же одному такому Матвей Ганапольский: «Вашу галиматью слушать нет сил никаких!»

Факт: в дни бесланской трагедии многие обращения к бизнесменам о помощи оставались гласом вопиющего в пустыне. Из банков отвечали: «Не мешайте работать!» («Маяк24», 07.09.04.)

Не мешайте им работать, дорогой слушатель!

Они делают деньги, на которые можно купить много-много… Колбасы? Моветон! Жратвы! Их вкусы утончились. О ней, родимой, поет в «Песне об отце» величайший музыкант современности Андрей Макаревич. Если был бы отец живой, он пришел бы к нему… пожрать. Поел бы отцовского «супцу», закусил бутербродом «из высохших шпрот» и сделал бы папеньке ручкой. Папенька – без обид, свои люди: «Ну, что ж, жрать захочешь, еще придешь».

Вот на ЭТО мы променяли Родину.

 Назад